«дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.
четверть века назад ты питала пристрастие к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.
теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад, что на свете есть расстояния более
немыслимые, чем между тобой и мною.
не пойми меня дурно.с твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну жизнь — человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. и я эту долю прожил.
повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии,
ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива?
ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.»
— Иосиф Бродский, 1989